Надежда

Седой оборванный старец сидел на паперти перед храмом и кричал, что надежда умерла. Люди проходили мимо него кто с улыбкой, кто нахмурив брови, кто брезгливо кривясь, но большинство просто не обращало на нищего внимания. Мало ли на свете таких нищих? Если каждого слушать – недолго и самому утратить разум. И только один прилично одетый господин остановился и, пристально вглядываясь в бесцветные глаза юродивого, слушал. А потом спросил:
— Почему ты говоришь, что надежда мертва? Разве люди могут жить без надежды?
Старец улыбнулся, облизал губы и ответил:
— Помнишь ли ты легенду о ящике Пандоры?
Незнакомец кивнул.
— А знаешь ли ты, что надежда осталась поныне запертой в ящике?
— Конечно. Именно поэтому она жива и всегда будет жить…
— Ох, господин, ты одновременно и прав, и неправ.
— Поясни, старец…
Мужчина выгнул черные брови. Нищий заметно повеселел.
— Видел ли ты, господин, когда-нибудь человека, проведшего в заключении половину жизни? Человека, который годы был заперт в сырой темнице наедине с самим собой, тишиной и отчаянием? Нет? Знай – это безумец. Вечность в заключение сперва сводит с ума, а затем убивает. Не кажется ли тебе, что надежда обезумела и убила себя?
Лицо мужчины побагровело.
— Молчи, идиот! — Рявкнул он. — Надежда не может обезуметь, на то она и надежда! Ей и вечность нипочем!
— Что ж… — продолжал старик. — Одна вечность – может быть и нипочем, но минуло множество вечностей. Сотни. И если надежда еще в своем уме, не будет ли милосердием выпустить ее, наконец, на волю? Она настрадалась сполна. За всех нас.
— О, несчастный безумец! Но если выпустить надежду, как мы будем жить? Во что верить? Ты не понимаешь, что говоришь, калека!
— Я-то хорошо понимаю, а ты – нет. И мне остается лишь пожалеть тебя…
Незнакомец на мгновение замер, лицо его из багрового стало белым, точно полотно. Затем, будто сбросив морок, он отрицательно мотнул головой, яростно плюнул в глаза старику и размашисто зашагал прочь, подальше от этого места.
Старик утерся рукавом драной рубашки, достал из-за пазухи старую, почернелую от времени деревянную коробочку и любовно погладил ладонью щербатую поверхность.
Безумная надежда поразила мир… Может, и впрямь выпустить ее на волю? Пусть люди лишаться возможности жить верой в прекрасное будущее – ведь тогда им не останется ничего, кроме как делать прекрасным настоящее…
— Нет, моя дорогая, еще слишком рано, — прошептал старик и снова начал кричать во весь голос, что надежда умерла…

@темы: Творчество

---

Честолюбие порождает ненависть, ненависть порождает зависть, зависть порождает честолюбие. И только люди порождают себе подобных. Честолюбивых завистников, живущих ненавистью.

@темы: Мысли вслух

---

- Ora pro nobis peccatoribus...!
- Абонент недоступен, или находится вне зоны действия сети.

@темы: Мысли вслух

---

Касе недавно исполнилось пять лет. Совсем взрослая. А зачем, спрашивается, взрослому человеку нянька? Незачем! Другое дело щенок. У каждого взрослого человека должна быть собака, ну или кошка. На кошек у Каси была аллергия, поэтому она очень хотела собачку. Любую. Лишь бы пушистую и ласковую.
— Катажина, пора обедать!
Кася насупилась. Во-первых, она не любила, когда ее называют «Катажиной»; во-вторых, она не любила свою старую няньку. Не то чтобы не любила… просто она ей надоела.
— Катажина, пора обедать, — чуть настойчивее повторила Ада.
Адой звали няню, и она была роботом. На самом деле Аду звали АД-56, но для простоты обращения ее называли просто «Ада».
— Я не хочу! — Насупилась Кася и, подумав, добавила: — И не буду!
— Если ты не скушаешь суп – не получишь десерт. — Сурово констатировала Ада.
— Вот и сама его ешь!
— Я не ем.
Кася надулась и сжала кулачки.
— Какая же ты глупая, Ада!
Ада не обиделась. Она улыбнулась, желтоватая кожа лица металлически блеснула.
— Если ты скушаешь суп, я покачаю тебя на коленях.
«Вот глупость, - думала Кася, - И кто в моем возрасте захочет качаться на коленях… Ну, может, один разочек? Один-преодин?»
— Ладно. А какой суп?
— Гороховый.
— Фууууууу….

Вечером с работы пришла мама. Кася снова завела старый разговор о собаке.
— Мама, как ты не понимаешь! — упорствовала Кася, получив от матери очередной отказ. — Нам в школе говорят, что детям полезно иметь домашних животных, тогда мы вырастаем умными и добрыми. Ты же не хочешь, чтобы я выросла глупой и злой?
Мать покачала головой, глаза ее весело блестели.
— Конечно, не хочу, — говорила она. — Но сама подумай, кто будет заботиться о щенке? Ты еще маленькая, а у меня много дел.
— Как маленькая? Как кто?
Кася надула губки.
— Я буду! Буду! Буду! Мамочка, мамуля, мамусенька! Пожаааалуйста, купи мне щенка…. Я буду заботиться о нем, правда-правда-правда…. А если что, Ада мне поможет…
— Хорошо, я подумаю.

Через три дня Касе подарили щенка. Маленькую болонку. Кася была счастлива.
— Ада! Смотри, какая прелесть!
Кася держала щенка на руках. Собачонка виляла хвостиком и норовила лизнуть девочку в нос.
— Очень милый песик. Как ты его назовешь?
Кася задумалась.
— Хм… Я назову его Бантик. Хорошее имя?
— Очень. А сейчас пора кушать.
Кася фыркнула.
— Нет, — говорила она, трепля Бантика за холку. — Я не хочу кушать.
— Я покачаю тебя на коленях…
— Вот еще! У меня есть собака, я взрослая. Обо мне не надо заботиться и качать меня на коленях тоже не надо. Теперь я сама о ком угодно позабочусь!
В этот день Кася отказалась от обеда. И в следующий тоже. Ада ничего не понимала. А если бы могла понять, то, наверное, подумала бы, что девочка выросла. Дети ведь растут очень быстро … Да, Кася стала взрослой и ответственной. Больше о ней не надо так печься.
Отныне Аде не оставалось ничего иного, как следить за игрой девочки с Бантиком и улыбаться. Все были счастливы.

Прошел месяц, и Кася захотела новые сапожки. Замшевые такие, красненькие. Потом новое пальто, велосипед, проигрыватель и компьютер. Мать сперва отнекивалась, а потом соглашалась. Она всегда соглашалась.
Про Бантика Кася почему-то забыла и перестала с ним играть, хотя была уже «взрослая» и «ответственная». Зато Ада помнила, и время от времени предлагала Бантику покачать его на коленях. Бантик не отказывался. Никогда…
Все были счастливы.

@темы: Творчество

---

Ведьма

Было королевство. В королевстве был Король. Добрый, справедливый, любимый народом Король. А еще в королевстве была Ведьма – старая, злая колдунья, изводившая своими темными чарами народ. То насылала хвори, то морила скот, крала младенцев и не давала матерям спокойно спать ночами. Народ плакал, проклинал старую Ведьму, жаловался Королю. Король слушал и лишь качал головой. Что он мог поделать? Победить ведьму, казалось, было невозможно. Никто не знал, откуда она явилась, никто не знал ее истинного возраста и силы. А как бороться с противником, если ты даже не знаешь его имени? Трудно.
Но однажды, когда бунт был близок и люди уже начали хвататься за вилы и топоры, дабы собственными немудреными силами выкурить Ведьму из королевства, Король сдался. Собрал отряд лучших мечников, верных вояк и отправился к Ведьме. Жила та в темной пещере, окруженной сотнями смертоносных заклятий.
Бой длился долго. Многие воины пали от руки проклятой старухи. Но Король победил. Отрубленную голову Ведьмы насади на кол, а кол установили на городской площади столицы. Устроили праздник. Три дня и три ночи народ ликовал. Вино лилось рекой, не стихали песни и шутки. Наступил долгожданный мир.
Вернувшись на третий день в свой замок, Король первым делом отправился повидать Шута. Шут давно перестал быть простым шутом, превратившись в близкого друга и верного советчика Короля. И Король увидел Шута плачущим. Шут стоял на коленях у кровати и громко, со всхлипами рыдал.
— Почему ты плачешь, друг мой? — Спросил удивленный Король. — Ведь сегодня праздник. Я убил Ведьму, и все мы теперь заживем счастливо.
— Ох! — Хриплым голосом отвечал Шут. — Не Ведьму ты погубил, Король! Ты погубил Добро!
— Что ты такое говоришь, Шут! Опомнись! Эта ведьма убивала моих людей, травила скот, крала младенцев и наводила порчу. А ты утверждаешь, что я погубил Добро! Но ведь она же была Злом, не так ли?
— Так, мой господин, — говорил Шут, утирая слезы. — Но если ты погубил Зло, как же нам отныне отличать Добро? Чтобы понять День, должна пройти Ночь. А чтобы понять Добро, нужно столкнуться со Злом! Но Зло-то вы погубили!!! Бедные мы, бедные, как нам жить? Как жить?
И Король надолго задумался.
А каждый, кто проходил мимо насаженной на кол головы ведьмы готов был поклясться, что мертвая старуха скалится ему в лицо своими гнилыми зубами. Она улыбалась…

@темы: Творчество

---

Неприятности – это мох, скрепляющий бревна бытия. Все, что в этом мире не держится на честном слове, держится на неприятностях. Так уж распорядилась матушка-природа, которая помимо привычки наделять тусклым подобием разума кулинарные изделия (что великолепно раскрывает теорию происхождения первого человека из воды и соленого теста), очень любит пошутить, громко посмеяться, залепить в лицо трансцендентальной философии тортом с заварным кремом, и ненавидит романтиков. Ненавидеть романтиков совсем не трудно, для этого вам всего лишь необходимо родиться сыном или дочерью природы и по извечной семейной традиции, наказывающей бережно хранить родовые честь, имя, заветы, кубки, старые бабушкины шлепанцы и маленький портретик прапрадедушки в симпатичном костюмчике морячка, во всем следовать заповедям Матери, велящей при каждой подвернувшейся возможности ткнуть романтика побольнее. В этом мире нет справедливости, этот мир никогда не откликнется на ваши мольбы и с застенчивым румянцем никогда не скажет вам: «Простите, кажется, я был неправ, сейчас все переделаю. Вы будете доедать этот торт?». Этот мир жесток и глуп, зато нежно любит своих кровных отпрысков, конечно, при условии, что за тест на жестокость и глупость они получили не ниже «превосходно». В прочих ситуациях безотказно работает закон сохранения равновесия, или проще говоря закон существования буфера между добром и злом, всегда готовый принять на себя удары с обеих сторон. Романтикам выпала честь быть именно таким буфером и на скромное пожелание доброго утра получать хук с правой. Но и в положении буфера предопределенности несомненно есть и свои плюсы, ведь найдись во вселенной абсолютно и безоговорочно отрицательное явление, вселенной пришлось бы от стыда коллапсировать на кварки. В положении буфера есть свои плюсы и эти плюсы можно описать в одном предложении – вы все знаете наперед. Не будь участь фундаментального амортизатора столь прискорбной, можно было бы со всей серьезностью заявить, что она не лишена неких преимуществ – вы могли бы подрабатывать на ярмарке в качестве гадалки и сколотить весьма приличное состояние, но вся беда заключается в том, что эти преимущества сводятся на нет неприятностями, выпадающими из крайне щедрого рога изобилия на вашу голову на протяжении многих и многих лет и, что самое ужасное, вы знаете о них, но избежать не способны. Впрочем, не стоит путать романтиков с идиотами. Первые рано или поздно обрастают хитиновым панцирем цинизма и, мучительно эволюционируя, превращаются в непризнанных гениев, признанных мучеников и крайне способных менеджеров. На худой конец - политиков, в то время как вторые по гроб жизни продолжают амортизировать удары, задаваясь извечным вопросом "почему", хотя ответ заведомо известен - "надо".

---

Актер

В комнате было пустовато. Два кожаных кресла – мягких и удобных на вид, журнальный столик из прозрачного плексигласа, да старый зеленый торшер на тонкой железной ножке – вот и вся нехитрая мебель. Аскетично, зато удобно. Излишняя роскошь, как известно, крайне негативно влияет на ясность мыслей. От роскоши они обычно мутнеют и густеют, как переваренный кисель.
Мужчина в деловом костюме странного лилово-розового оттенка нервно курил, зажав сигарету тремя пальцами левой руки, и полушепотом бранил весь мир, заставивший его в этот ранний час покинуть уютную спальню, теплую постель и две бутылки бренди.
— А вы, Номер, как я посмотрю, уже на месте.
Дверь за спиной мужчины бесшумно отворилась, в комнату вошел высокий человек среднего возраста в дорогом шерстяном пальто, с тростью и помятой серой шляпой, зажатой под мышкой. Очень, надо отметить, нелепой шляпой, совершенно не подходящей к остальному туалету. Что поделать, у власть имущих свои причуды. И самые невинные из них – любовь к дурацким головным уборам.
—Здравствуйте, Шеф! — Весело поприветствовал вошедшего человек, названный Номером. — Я признаться, вас уже заждался.
— Не говори глупостей! А то я и, правда, решу, будто тебе известно, что такое ожидание!
Шеф неуклюже плюхнулся в кресло, положил шляпу и трость на столик, и скрестил руки на груди.
— Ох, Шеф! И вы не говорите глупостей, а то я неровен час решу, будто вы способны чувствовать!
— Ладно, Номер, — холодно перебил Шеф. — Поспорили и хватит. Я думаю, ты знаешь, зачем тебя вызвали посреди ночи?
— Всегда восхищался вашей смекалкой!
— Попридержи язык! Можно ведь его и лишиться ненароком.
Номер широко улыбнулся, продемонстрировав белоснежные зубы.
— Все, все! Я нем, как рыба…
— Другое дело. Ах, да! Выкинь эту проклятую сигарету – ненавижу запах дыма!
Номер послушно кивнул, пожалуй, даже слишком послушно и отшвырнул окурок в сторону. Соприкоснувшись с кристально чистым полом – сигарета немедленно исчезла. Растворилась в воздухе.
— Так-то лучше. Я полагаю, ты выучил сценарий… Ну ты помнишь, я отдал его тебе две недели назад? Помнишь? Отлично. Тогда быстренько собирай вещички… Впрочем, не стоит. Там, куда ты направляешься, лишний груз… эээ… лишний.
— Ваше красноречие меня тоже всегда восхищало, — не выдержал человек в лиловом.
— Заткнись, Номер, и слушай. Ты отправляешься завтра утром. Надеюсь, ты не опозоришь меня и… я бы сказал, весь род людской…
— О! Какие могут быть сомнения! Я ведь ваш лучший ученик! Талантливый актер, звезда сцены…
Шеф удрученно покачал головой.
— Мой бедный мальчик, твоим мозгам язык бы да покороче – не было бы тебе цены, а так… Эх, слушай дальше. Утром…

Инженер Геннадий Смирнов считал себя счастливым человеком. Как у каждого счастливого человека, у инженера Смирнова была жена, трое детишек – два белобрысых мальчика и красавица дочка – рыженькая, вся в мать. Инженер Смирнов получал высокую зарплату, исправно питался в местной столовой вкусным борщом, а дома – котлетами и макаронами; и был донельзя благодарен судьбе за удачу. Сорок пять лет Геннадий Смирнов жил в тишине и спокойствии в полной уверенности, что жизнь удалась. А на сорок шестом году внезапно взял да понял – ан-нет, не удалась. Чего-то не хватало в его сытой и спокойной жизни. Может быть, приключений, может быть, и не приключений… И инженер Смирнов крепко задумался. Маленький черт в грудине проснулся, зашевелил ножками, начал бодать рогами, шипеть и присвистывать. Нашептывать инженеру Смирнову – пора меняться.
Геннадий Смирнов вспомнил, что никогда-то, в общем, и не хотел быть инженером, а хотел быть писателем, или журналистом. Рассказал об этом жене. Жена посмеялась и сказала, что инженеру положено быть инженером, а бумагу пусть чиновники марают и старушки с жалобами. А инженер Смирно не поверил жене и перестал быть инженером. Так началась его новая жизнь. Сперва все шло из рук вон плохо. Оказалось, что бывшему инженеру сложно стать нынешним писателем. Пальцы не под тот предмет заточены – ручку не держат, карандаш ломают, бумагу мнут. Смирнов не сдавался. Чувствовал, что это его. Если не будет славы – останется удовольствие. Простое такое удовольствие от любимого дела. Славы писатель Смирнов ждал долго. Лет десять. Все бегал по газетам, ругался с издателями, темными ночами проклинал редакторов и пытался наводить порчу на критиков. Иногда даже плакал. Но быстро успокаивался – боялся, жена бросит. Жена бросить грозилась. Нового увлечения старого мужа она не понимала. И дети не понимали, только молчали. Отца они побаивались.
А однажды к писателю Смирнову пришла Слава. Настоящая. Выпустил он одну книгу – про бывших инженеров, затем вторую – про нынешних писателей, и третью – про актеров.
— Сломал ты свою жизнь, Гена, — жаловалась недовольная жена. — Был бы ты инженером, и жизнь была бы ровная, без вывертов. А сейчас? Сегодня тебя хвалят, а завтра в грязь втопчут. О детях бы подумал!
— Нет! — гневно отвечал писатель Смирнов. — Ты не права! Мне сверху так уготовано было, с судьбой не поспоришь. Коли Бог не хотел бы, чтоб я становился писателем, он бы мне и не позволил, верно?
Жена смолкала. Спорить не решалась.
И жил писатель Смирнов от публикации к публикации. Радовался, писал и снова радовался. Годы летели, он старел, лысел и толстел. И все равно был счастлив. Пускай домашние его и не понимали.
На семьдесят пятом году жизни писатель Геннадий Смирнов скончался. Скончался за рабочем столом, тихо, мирно и безболезненно…

Молодой мужчина в лиловом костюме сидел в кресле, ухмыляясь. В комнате по-прежнему не хватало мебели, а зеленый торшер выглядел еще дряхлее. Номер больше не курил, потому что и нужды в сигаретах не было. Радость от исполненного долга прибавляла сил.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Шеф. Без шляпы и без трости. Бледный. Запыхавшийся.
— Так-то ты меня слушал, Номер! — С порога выпалил он. — И кто говорил, что выучил сценарий?
— Шеф, вы о чем? По-моему, роль была сыграна превосходно. Вам так не кажется? Мое имя увековечили…
Шеф потер виски и невесело улыбнулся.
— А тебя просили? Ты испортил всею постановку! Всю до основания! Неужели так трудно побыть сотню лет инженером? Постоянно тебя тянет на импровизацию. Для чего?
— Я думал, что маленькая импровизация никому не повредит, уж вам-то точно…
— Уж вам-то точно! — Передразнил Шеф. — Ошибаешься, мой мальчик, еще как повредит! Ничего-то ты и не понял, Номер…
— Господи, Шеф, не будьте так категоричны!
— Не поминай мое имя всуе, Номер! Помни – ты всего-навсего душа, при этом не из лучших, а что вредно или безвредно, здесь определяю я – не ты. Не кто-либо другой…
Сердце номера сжалось. Слова Шефа ему отнюдь не нравились…
— Я…
— Молчи, Номер. Ты испортил постановку. Знаешь, что бывает с плохими актерами?
— Их увольняют…
— Увольняют, действительно.
— И…
Номер окончательно пал духом.
— Нет, мой мальчик, я не собираюсь тебя увольнять. Но и наказания ты, увы, не избежишь. Надеюсь, одна вечность в аду отучит тебя спорить с режиссером…
Номер кивнул. Сил спорить у него не осталось…

@темы: Творчество

---

Противоречить себе и истине – не значит противоречить логике. Если бы природа не желала противоречий, она бы не создала альтернативу «нет» - «да».
Про философию:
Крайне популярна фраза «когда я потеряю чувство юмора, я стану философом». Если бы у философов не было чувства юмора, мы бы до сих пор оплакивали первородный грех, проклинали яблоки и жгли рыжих левшей, а пресловутая Обезьяна так бы и не слезла со своего дерева. Философия – та же религия, с одной единственной разницей: философы, в отличие от отцов церкви, не стращают адом и не страшатся ада, поскольку никогда не претендуют на непогрешимую истинность собственных суждений.

@темы: Мысли вслух

---

Самый большой секрет мироздания кроется в очень простом вопросе: «зачем люди придумали время?». Действительно, зачем? Несомненно человек, знающий толк в риторических вопросах и съевший собаку на метафизике, непременно заявит вам, что в мире обязательно должны существовать вопросы без ответов, иначе мир давно бы превратился в мало привлекательное сборище сплошных умников, в то время как, каждому должно быть известно, мир держится исключительно на идиотах и смельчаках, по странному стечению обстоятельств предпочитающих именовать себя мудрецами, которые всю свою сознательную жизнь тратят на расширение границ глупости и невежества – иными словами, занимаются образованием масс. Но вернемся ко времени. Без времени, согласитесь, всем бы жилось намного лучше. Никаких тебе опозданий, часовых поясов, циклических завихрений пространственного континиума и никаких семейных скандалов на почве составления графика выноса мусорного ведра, успевшего за три дня обликом и подобием своим приобрести пугающее сходство с Эйфелевой башней. Без времени люди были бы гораздо счастливее. Но это люди, а людям свойственно крайне усложнять себе жизнь, выдумывая кучу бесполезных понятий, даже не потрудившись сперва поинтересоваться у большинства, а нужны ли им эти понятия. Но сейчас мы говорим о философах. Да-да, вы не обшиблись. Именно о них. Вернее, об алхимиках. Так вот. Все бесконечные века алхимики искали философский камень в неправильном месте. Вместо того, чтобы превращать свинец в золото им бы стоило найти способ обращения воды в вино, поскольку ничто так не способствует ясности мысли, как хорошее похмелье. Оно растягивает ход времени и за, казалось бы, ничтожные пару часов между мучительной жаждой, тошнотой и вяло тякущим возвращением к облику человеческому, утомленный разум успевает разобрать фундамент мироздания по кирпичику, и не просто разобрать, но еще растащить, отшлифовать и построить небольшой домик в пригороде. Истина не в вине, истинна в похмелье. Потому ее осознание столь болезненно.

@темы: Мысли вслух

---

Дожили. Творческий кризис и идеологический застой.

...

Поздравляю! Вы Адольф Гитлер!

Вы хотели распространить на земле фашизм, что и привело к ВОВ. Уже под конец войны вы наложили на себя руки.

Пройти тест

Судя по всему Ваш покровитель - Метатрон

У Вашего покровителя нет имени. У Вашего покровителя нет лица. Завидуете? Вы всемогущи, если сумеете в это поверить. Вам ничего не стоит изменить собственный моральный закон, и немногим сложнее изменить физические законы миры. Ваша жизнь - только игра, ваш облик - только маска. Кто знает ВСЁ о Вас? Может, только Вы сами, да и то не факт... Самый таинственный из покровителей и согласно догмам веритизма... нынешний владыка мира людей.

Пройти тест

@музыка: Kraftwerk - Die Mensch-Machine

---

Фик по TOS: Равновесие

Вулканцы по природе своей народ скрытный, замкнутый и необщительный. Некоторые добавляют сюда еще и запредельную гордыню, самовлюбленность и ограниченность. Лишать себя эмоций практически так же «нелогично», как объедать сухую корку пирога, выбрасывая в мусор аппетитную начинку. Вот и вулканцы, по мнению большинства, «откусывают» от жизни лишь пресную краюху, оставляя гнить сочную мякоть. Капитан Кирк был иного мнения. Или же старался убедить себя в том, что не считает вулканцев эгоистичной расой, зацикленной на собственной уникальности, естественно, не вызывающей никаких сомнений. Нет, Кирк действительно так не считал. Но иногда даже Джеймсу приходилось себя сдерживать, чтобы другой раз не посмотреть косо в сторону первого офицера и советника по науке. Спок временами умел раздражать. И делал это виртуозно. Взять к примеру сегодняшние посиделки в зале отдыха. В самый разгар веселья, когда непринужденная обстановка, усиленная крепкими шутками и немногим менее крепкими напитками, сделала обращение «сэр» не просто недопустимым, но и в какой-то степени вульгарным; Спок ушел. Поднялся с кресла и ушел. Молча. По-вулкански.
Кирк проводил офицера взглядом, но ничего не сказал. У вулканца всегда найдется сотня причин и объяснений того или иного поступка, единственное – хочется ли вам их выслушивать? Джеймсу не хотелось. Все равно он и так знал, что скажет ему Спок и уж тем более знал то, чего не скажет. Однако после нескольких минут методичного ерзанья на стуле, Кирк не выдержал. Капитанский долг обязывает принимать непосредственное участие в жизни коллектива в целом, и отдельных его представителей в частности… И пусть эти отдельные представители будут хоть трижды вулканцами.
Спок долго не открывал дверь. Джеймс стоял у порога его каюты, переминаясь с ноги на ногу и кляня себя за глупое любопытство, вечно толкавшее его на неразумные поступки. Неразумные с точки зрения первого офицера, остальной экипаж предпочитал называть их доблестными.
— Входите.
Кирк шумно втянул воздух в легкие, расправил плечи и вошел. После душной атмосферы зала отдыха, в каюте Спока, казалось, царит прохлада. Навряд ли это было так.
— Спок, что случилось? — Джеймс скрестил руки на груди.
Спок в свою очередь удивленно выгнул брови. О, да. Брови. Брови – наверное, самая «эмоциональная» часть вулканца. Видимо, представителей этой расы с детства обучают хитрой науке выражения эмоций посредством бровей. Оригинально.
— А разве что-то случилось? Если да – меня не оповестили. Нечто серьезное?
Кирк усмехнулся.
— Прошу тебя, прекрати отвечать вопросом на вопрос. Я знаю, ты прекрасно меня понял.
— Не уверен.
Кирк снова вздохнул. Сейчас комната Спока выглядела как-то иначе. Идеальный порядок отчего-то смотрелся не таким идеальным: на столике валялись распахнутыми в середине две книги, закладки лежали поодаль, на полу белела кучка скомканных бумажных листов – вырванные страницы? Все это наводило Кирка на абсолютно «нелогичные» мысли.
— Хорошо, поскольку ты не уверен, я попробую объяснить тебе подробно… Почему ты ушел? Знаешь, это было, мягко выражаясь, невежливо…
— Получается, действовать по своему усмотрению невежливо?
— Спок, зачем утрировать? Неужели так сложно сказать: мне надоели ваши глупые шуточки, и ваше виски пахнет кошачьим туалетом!
— А оно пахло? — Первый офицер недоуменно скривился. — Я не заметил.
Кирк опустил руки. В прямом смысле.
— Ты надо мной издеваешься, да? Почему вы, вулканцы, такие твердолобые?
— Я полувулканец.
— Какая разница! По-моему, твоя вулканская твердолобость не осведомлена о наличие в твоих жилах человеческой крови. А если и осведомлена, то напрочь ее игнорирует… И все же скажи – почему?
— Быть может, потому, что остальные расы слишком любопытны? Верно, Джим?
Спок поднялся с кресла и прошелся по каюте, тщательно рассматривая глянцево блестевшие носки черных сапог. Кирк понял, что разговор окончен. Попробуй он заговорить со Споком – ему не ответят. Сломить волю вулканца так же легко, как набить штаны тротилом и попробовать долететь до луны.
— Ладно, будь по-твоему. Я не стану спорить, — проговорил Кирк, двигаясь к выходу. — Передумаешь – знаешь, где нас искать.
Спок не ответил.
Когда дверь за капитаном закрылась, первый офицер подобрал с земли скомканный лист и пробежал глазами ровные, печатные строки:
«В споре подсознания с разумом победителей нет. Хрупкое внутреннее равновесие достигается путем бесконечной борьбы противоположностей. В войне с самим собой победа невозможна. Она только миф, сотворенный глупцами, искалеченными жизнью и разочаровавшимися в ней. Ваши руки всегда будут по локоть в крови, но не позволяйте себе такой роскоши, как смирение. Капитуляция – не есть победа. Человек жив, пока сражается. И внешний соперник далеко не так страшен, как внутренний зверь. Не пытайтесь побороть себя. Борьба за равновесие не сулит ничего, кроме боли. И именно эта боль заставляет нас почувствовать…»
Спок не дочитал. Скомкал лист и бросил на пол.
Что могли знать земные философы о таких, как он…? Ничего.

@темы: Star Trek, Творчество

---

Любимая

Человеку от жизни нужна малость – другой человек. Сергей Александрович считал себя счастливцем. У него была любимая женщина. Пожалуй, самая прекрасная женщина во всем мире. От ее тугих каштановых локонов пахло весной, сиренью и жизнью, терпкой жизнью молодого тела. Лора часто улыбалась, и Сергей Александрович не мог оторвать взгляд от маленьких ямочек на румяных, по-детски круглых щеках. Когда Лора хмурилась, а случалось это довольно редко, две темные родинки над тонкой правой бровью выстраивались в ровную линию, и Сергей Александрович смеялся. Не знал почему, просто смеялся. Он любил свою девочку. Может быть, Лора и не была умницей, но ее веселье с лихвой окупало отсутствие проницательности. Женщина не обязана быть интеллектуалом, она обязана быть любимой. Всего-навсего любимой.
По утрам Лора варила мужу кофе и пекла блинчики с вкусной начинкой. Сергей Александрович съедал все до последней крошки и ласково целовал жену в щеку. Она смущенно краснела. Так краснеть умела лишь Лора. Вечерами они сидели у камина, наблюдая, как огонь глодает поленья, и молчали. Кому нужны слова, если достаточно смотреть друг в другу в глаза. Затем шли спать. И Сергей Александрович видел во сне, как Лора печет блинчики и две темные родинки над бровью выстраиваются в смешную линию. Шестьдесят два года они провели вместе. Шестьдесят два года Сергей Александрович любил андроида и пил по утрам крепкий кофе. За шестьдесят два года Лора не постарела и на день. Целых шестьдесят два года Александр Сергеевич думал, что счастлив.
— Лора, девочка, подойди ко мне, — дрожащим голосом прошептал старик, лежа на постели и уже не в силах самостоятельно оторвать голову от подушки.
— Да, любимый? — С улыбкой проговорила Лора, поправляя непослушную прядь каштановых волос. — Ты проголодался?
— Я умираю, Лора…
— Умираешь? — Женщина-андроид смущенно приподняла брови. Почему-то сегодня родинки не смешили Сергея Александровича. — Но ведь это очень грустно, правда? А ты… не мог бы… не умирать, любимый?
Сергей Александрович грустно вздохнул. Если бы он действительно мог «не умирать», предпочел бы он провести вечность в компании робота, пусть и горячо любимого, или нет? С другой стороны, разве шестьдесят два года – не вечность?
— Не могу, милая. Людям… свойственно умирать…
— О, как это плохо! И страшно! А что же делать мне, когда ты умрешь?
— Ничего, Лора. Больше тебе не нужно будет варить мне по утрам кофе…
Лора на мгновение задумалась, а потом широкая улыбка озарила ее кукольное лицо.
— Я пришла к такому же выводу…
Сергей Александрович рассмеялся в последний раз. Громко и надрывно.

@темы: Творчество

---

Единственным отличием человека от прочих млекопитающих является мягкая мочка уха. У меня, к примеру, не такая уж и мягкая. Поэтому и отношение окружающих далеко не всегда братско-человеческое. Ну, да ладно. Гуманизм, как известно, понятие внутривидовое, на представителей иных пород не распространяющееся. Но все-таки сколь удивительно порою задуматься и прийти к выводу, что мало ценить человека за ум, необходимо еще и присматриваться к ушам, чтобы - не дай Боже - перепутать себе подобного с каким-то гуманоидом дурных кровей.

@темы: Мысли вслух

---

Фанфик по TNG: Зеркало

У капитана Звездного Флота не бывает выходных. Это традиция. Очень древняя и крайне неприятная. Выходные бывают у инженеров, офицеров, советников, даже у варп-двигателей и то бывают выходные; а у капитанов – нет. Ну и черт с ними, с выходными. Зато никто не в праве отобрать у капитана его головную боль и полуденное чаепитие. Хотя от головной боли Жан-Люк Пикард отказался бы с превеликим удовольствием. Конечно, если бы точно знал, что взамен получит нечто полезное, например, отпуск. Но отпуск в скором времени ему не грозил, поэтому и с головной болью расставаться не хотелось. Боль – лучше пустоты и равнодушия.
Жан-Люк прикрыл глаза и откинул голову на спинку кресла. Мягкого, кожаного кресла, успокаивающе бежевого цвета. Голос словацкой певицы, исполнявшей «In trutina» из кантаты Орфа, наводил на мысли о прекрасном, далеком и совершенном: о Земле, свежем хлебе, виноградных лозах, усеянных прозрачными каплями вечерней росы и… об отпуске.
Где-то в медицинском отсеке доктор Беверли Крашер хлопотала над лейтенантом О`Рейли, вздумавшей рожать именно в момент недавней ромуланской атаки; в инженерном – Джорджи ЛаФорж спорил с бригадой техников, выясняя почему, собственно, трилитий больше не желает синтезироваться в дилитий; и не связано ли это фантастическое событие с опозданием энсина Реми на работу… Капитанский долг обязывал Пикарда посетить в ближайшие часы каждое из упомянутых мест. Поддержать, наставить, пожать руки, улыбнуться, уверить, что все будет хорошо: трилитий обязательно синтезируется, а дилитий очистится; ребенок вырастет превосходным звездофлотцем, а доктор Крашер вообще молодец и ждать ей орден. А, может, два. Словацкая певица взяла высокую ноту, и ее голос плавно перетек в область ультразвука. Пикард покрепче зажмурился. Горячий «Ерл Грей» перестал быть горячим, и уже не походил на графский напиток. У капитана Звездного Флота не бывает выходных…
Когда гениальное творение немецкого композитора прервалось резкой сигнальной трелью, Пикард не удивился. Чудом казалось другое – около получаса его никто не беспокоил. Нехотя, разлепив веки, Жан-Люк осмотрелся по сторонам, велел компьютеру увеличить освещение на три пункта и, тяжело вздохнув, сказал «входите»…
Магнитная дверь почти бесшумно распахнулась, и в каюту шагнул второй офицер – лейтенант-коммандер Дейта. Позитронный андроид и жуткий любитель задавать вопросы, на которые человеческая цивилизация за тысячелетия истории так и не смогла дать ответ. К сожалению, у андроидов тоже не бывает выходных…
— Капитан! — Взволнованно произнес Дейта, едва переступив через порог. — Капитан, я…
— Здравствуйте, Дейта…
— Оу… — лейтенант удивленно выгнул брови, явно осмысляя сказанное, и, слегка улыбнувшись, поздоровался в ответ. — Здравствуйте, капитан.
— Присаживайтесь, мистер Дейта.
Дейта послушно сел в предложенное кресло, опустив руки на колени. Музыка стихла. Пикард приказал компьютеру остановить запись и, скрепя сердце, приготовился выслушивать длинный, феноменально длинный монолог. Излагать суть вопроса кратко андроид не умел.
— Дейта, вы когда-нибудь устаете? — Жан-Люк потер виски. Голова раскалывалась.
— Капитан, вы же знаете, что…
— Нет, нет! Отвечать было не нужно.
— Да?... Я так и подумал.
Капитан тяжело вздохнул. Нет, беседы с Дейтой вовсе не утомляли. Иногда, Пикард готов был поклясться, что после споров с лейтенантом, он чувствовал невероятный душевный подъем, мысли прояснялись, а сердце начинало биться ровнее. Присутствие офицера действовало умиротворяюще, как хорошая музыка, или ароматный чай.
— А разве сейчас не ваша очередь нести вахту? — С сомнением спросил Жан-Люк.
— Нет, капитан, сейчас очередь Уорфа.
Обвинить андроида в забывчивости ничуть не проще, чем приучить триббла подавать клингону тапочки. Чуткий слух подсказал Пикарду – звездолет сбавил скорость.
— Говорите, мистер Дейта. Я весь внимание…
— Да, капитан. — Лицо андроида приняло серьезное выражение. — Меня беспокоят зеркала…
— В каком смысле?
— Понимаете, капитан…
Жан-Люк явно ничего не понимал.
— Понимаете, — невозмутимо продолжал советник по науке. — Люди чрезвычайно трепетно относятся к зеркалам. К тому же существует пословица, что глаза – это зеркало души…
— Я знаю, Дейта.
— Не сомневаюсь. Так вот. Существует так же поверье, что разбитое зеркало приносит неудачи, и…
Пикард внезапно подумал, что в данную секунду новая атака ромуланцев пришлась бы весьма кстати. Но не перебивал.
— … и позже полуночи в зеркало смотреться опасно.
— Дейта, пожалуй, вам следует изъясняться конкретнее.
— Разумеется, капитан. Я просто хотел спросить, что вы видите, глядя в зеркало.
— А что я могу там видеть? Отражение. Разве нет?
Дейта торжествующе улыбнулся, совсем по-человечески.
— Ранее я придерживался аналогичного мнения. Однако, проанализировав некоторые пословицы, поверья и притчи, пришел к выводу, что, глядя в зеркало, а точнее рассматривая собственные глаза, человек видит не только внешнюю оболочку, но и душу. Потому как глаза – зеркало души, а глаза отраженные в зеркале – зеркальное отражение души. Вы со мной согласны?
Пикард крепко задумался. Нельзя отрицать, что в словах андроида имелся некий смысл, но путаница фраз напрочь отбивала возможность в нем разобраться.
— Продолжайте…
Дейта приободрился.
— Следовательно, боязнь разбитых зеркал тождественна страху потери души. Ведь разбивая зеркало, человек разбивает свое отражение, а, разбивая отражение – разбивает на множество осколков некогда единую душу, отраженную в зеркале…
Пульсация в висках усиливалась, Пикард ощутил тошноту и болезненное покалывание в груди.
— Это все, Дейта?
— Не совсем, капитан… Когда вы смотрелись в зеркало, не случалось ли вам предположить, что это не вы смотритесь в зеркало, а душа смотрится в вас? И что вы при этом испытывали?
— Дейта, попробуй ответить на этот вопрос самостоятельно. Видишь ли, у каждого человека сугубо личное мировосприятие и наши взгляды на окружающий мир и самое себя редко совпадают.
Пикард смолк. Ему стыдно было признаться, что он в общем-то никогда и не задумывался, а что же он видит в зеркале… помимо неумолимо стареющей плоти.
— Ясно, — Дейта понимающе кивнул. — Получается, у меня нет души…
— О, Дейта! Почему?
— В зеркале я вижу себя. А с учетом отсутствия эмоций, я даже не в силах представить, каково это – заглянуть в душу. Мои глаза видят мир, но этот мир…хм, не такой, каким должен быть мир человека. Он… статичен?! И если я захочу разбить зеркало – я разобью лишь зеркало…
— А ты бы хотел разбить душу? — Пикард невольно ухмыльнулся. — Я бы радовался на твоем месте.
— На моем месте? Радовались? Не понимаю…
— Ну, получается, ты не способен разбить душу…
— Потому что у меня ее нет. Намного приятнее душу потерять, чем никогда не иметь… Я полагаю…
— Ох, Дейта ты сводишь меня с ума…
— Извините, капитан…
— Не беспокойся. Я образно. Да и спасибо тебе. Порою мне кажется, что у тебя –отвергающего свою человечность (не спорь!) – намного больше мудрости, нежели у доброй половины земных философов… А теперь мне необходимо вернуться на мостик…
— Да, капитан. И простите за беспокойство…
Жан-Люк с трудом поднялся на ноги, поправил смятую форму и двинулся к выходу. Непривычно тихий Дейта последовал за ним…
— И еще! — Пикард резко остановился. — Зеркала тебя беспокоят, верно? Возьми и разбей парочку. Полегчает…
— Хм, может быть…

Через несколько месяцев Дейта сконструировал нового андроида, дав ему, а точнее ей, имя Лал. Юного андроида тоже взволновали зеркала. Правда, она не разбила ни одного. Потому что увидела…
И погибла сама.
Интересно, а у души бывают выходные?

@темы: Star Trek, Творчество

---

«Без боли нет комедии. Если нет боли – это не смешно» ©
Поэтому зима – самое смешное время года. Один падает – двое смеются. Гололед.
Смех продлевает жизнь, но только не тому, кто стал причиной веселья.

@темы: Мысли вслух

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Петра Смирнова с детства восхищала красота человеческого тела. Особенно женского. Чарующая игра мускул под кожей, пористая вселенная костной ткани, плавные изгибы и нежные формы. Это была загадка, требующая ответа. Откуда берется красота? Что такое красота? Кто ее создал? Этими вопросами Петя Смирнов мучился едва ли не от рождения… А затем открыл для себя чудесную науку анатомию. И захотел стать врачом. Желательно хирургом. Кто, как не хирург по долгу службы ежедневно вмешивается в святая святых, приоткрывает завесу тайны…?
Хорошая была мечта. Только несбыточная. Окончив школу с отличием, Петр Смирнов поступил в институт на хирургический. Обрадовался. Однако после первого же посещения морга, понял – не его. Правильно понял. Какой, спрашивается, из человека хирург, если этого человека от одного вида крови выворачивает наизнанку? Что уж говорить про вскрытия? Стоило профессору распороть грудину трупа, обнажить ребра, ткани и органы, Петр поочередно: побелел, покраснел, позеленел, посинел. А потом некультурно опорожнил желудок прямо на пол. Вот тут он и испугался, как бы не довелось изучать анатомию на примере собственных кишок.
Из института пришлось уйти. Горевал Петя долго. Но не вечно. В итоге его посетила замечательная мысль: если я не могу изучать красоту сотворенного эволюцией, то почему бы мне не поработать самой эволюцией? И Петя поступил на робототехнический. Быстро понял – это призвание. Механическая красота ничуть не уступала органической. Тут Петр Смирнов загорелся новой мечтой – создать андроида. Женщину. Совершенную. Идеальную. Богиню. Афродиту, Фрею, Поппею, Гипатию Александрийскую, Венеру. Красавицу, умницу, спортсменку, к счастью, не комсомолку…
Годы тянулись медленно, работа еще медлительнее. Черепаший шаг времени и не думал ускоряться. Петя стал известным профессором-робототехником. Каждую свободную минутку посвящал работе, недосыпал, недоедал, недопивал. Женой и детьми не обзавелся. Хотя какая разница? Кому нужно то, что через лет тридцать-сорок превратится в вязкую, зловонную лужицу мертвой ткани? Ведь приятнее же иметь дело с вечным?!
Время шло. Петя работал. И доработался. Фрея-Афродита была почти готова. Пара штрихов и можно активировать. Высокая, стройная, зеленоглазая, медноволосая. Как предполагалось красавица и, должно быть, умница. Позитронный мозг последней модели, собственнолично разработанный, кожа неотличимая от натуральной. Совершенство.
Петя засмотрелся на свое произведение и не заметил, как в лабораторию кто-то вошел. Это была секретарша, по совместительству уборщица. Катерина Семеновна Чапек. Женщина лет сорока, полноватая, блондинистая – ничего особенного. Петя поспешно накрыл Фрею-Афродиту простыней.
— Петр Анатольевич, может кофе? — Поинтересовалась она.
— Не сейчас! — нервно отвечал Петя. — Не видите, я занят!
— Вижу-вижу. Просто спросила. Кстати, рабочий день давно закончился. По крайней мере Ваш. А мне еще убираться надо!
— Хорошо, хорошо. Скоро уйду…
— Угу…
Петя посмотрел вслед уходящей уборщице-секретарше. Глазом специалиста отметил, что бедра у нее толстоваты…

Эту ночь Петя не спал. Все думал про Фрею, какая она замечательная, восхитительная и превосходная. На следующий день на работу он пришел не выспавшийся, зато счастливый. Наступал момент триумфа. Последние штрихи были заштрихованы. Все выглядело отлично.
Петя активировал Фрею. Фрея открыла глаза. Осмотрелась.
— Ну, здравствуй, красавица, — всхлипывая, произнес Петя.
— Назначение? — Медовым голосом спросила Фрея.
— Что?
— Назначение.
Вдруг Петя почувствовал острое недомогание. Назначение? Какое еще назначение? Жить, радоваться, дарить красоту людям!
Фрея молчала. Петя думал. Время семенило черепашьим шагом.
Зеленые глаза андроида блестели. Петя думал.
Петя додумался.
Голос его почему-то дрожал, когда он произнес:
— Пляши!
— Плясать? — Не поняла Фрея, склоняя красивую головку на бок. — Что?
— Пляши польку.
Фрея сплясала.
— Теперь пляши в присядку.
Фрея сплясала и в присядку.
— Покажи язык.
Фрея показала. Петя расплакался. Но успокоился быстро. Сердце в груди часто-часто билось.
— Петр Анатольевич, наигрались? Мне еще убираться!
Петя обернулся. Судорожно вытер слезы кулаком.
— А, Катерина Семеновна, это вы!
— Кто еще? Не Боженька же. Ну что, Вы уже закончили? Мне убираться надо. Зарплату получать. Я ж в доме одна… детей кормить надо.
И вдруг Петя понял. Все понял. Понял и улыбнулся.
— Слушайте, Катенька. Можно мне называть Вас Катенькой?
Секретарша-уборщица кивнула.
— Может кофе выпьем? Спешить нам некуда. Убраться успеете, а?
— А что, можно.
И они пошли пить кофе. Фрея осталась в лаборатории, так и не выяснив своего назначения.
А Петя понял, что и с толстыми бедрами, морщинками и крашеными волосами человек тоже может быть красивым.

P.S. Поссорился я с умом. Собственным.

@темы: Творчество

---

Говорят, блаженны и счастливы нищие, сирые, дураки и убогие. Не верьте. В конце каждой сказки Иван Дурак становится Царевичем.

@темы: Мысли вслух

---

Позвольте Смерти уйти в отпуск, и поймете, жизнь может быть еще хуже.

Забавно

@темы: Мысли вслух

---

В действительности быть Смертью совсем не трудно, для этого вам всего лишь необходимо иметь в своем гардеробе пару длинных, бесформенных черных балахонов, тяжелый не менее черный плащ и родиться счастливым обладателям фантастически костлявой фигуры, состоящей из сплошных углов и пересекающихся линий. Все остальное дело привычки и опыта. Умение говорить загробным голосом и орудовать сельскохозяйственными инструментами, например косой, совершенно необязательны. Тем более в приличное общество с косой обычно не пускают. А Смерть, как известно, вхож в любые двери и чем знатнее общество, тем обычно богаче урожай. Смерть обладает исключительно тонким вкусом, именно поэтому крайне любит наведываться в дома монархов, где как раз среди шелков и бархата дозревает юная принцесса или юный принц. Смерти приятна молодость, потому как молодость… и простите за сравнение, подобно молодому вину – крепче всего бьет в голову и оставляет самое сладкое послевкусие. Но не стоит думать, будто поддавшись гастрономическим слабостям Смерть отбирает жизни незаслуженно, ничего подобного. Просто каждый профессионал рано или поздно совершает ошибки. Другое дело, какая у вас профессия. Так ленивый дворник забывает убрать банановую кожуру со ступенек подъезда и какой-нибудь нерадивый человек может случайно… ну совершенно случайно поскользнуться на кожуре и сломать шею. А вы сразу «смерть! смерть! как жестоко!». Ничего подобного. Вините дворника. Смерть всего лишь выполняет свою работу. Прибирается, так сказать, подметает. Ведь кому-то же нужно заниматься тем, чем никто заниматься не хочет. Вот и вся философия. Но если сказать Смерти, что забрал молодую, неспелую жизнь незаслуженно, Смерть непременно вам ответит. И ответ его прозвучит примерно так: «Разумеется я забрал эту жизнь незаслуженно, поскольку смерть нужно заслужить. А для этого требуется лет пятьдесят-шестьдесят, не меньше. Но порою необходимо срывать и недозрелые ягоды. Согласитесь, вы же никогда не узнаете которая из них загниет и погубит весь урожай».

Напоследок мораль: зачем боргам Король?

@темы: Star Trek, Творчество