Доктор
РассказИлнэрэ, спасибо за идею. Рассказ всецело принадлежит тебе.
Это началось примерно год назад. Может больше, может меньше. Неважно. Это началось примерно год назад. Обычный эксперимент, полушуточный, ничего не значащий и ни к чему не обязующий; эксперимент из тех, что забываются через день-два, не оставляя ни царапины, ни вмятины на матовой скорлупе жизни. Скорлупа… А может, на курице жизни? Собственно, ведь ни один ученый так еще и не сумел доказать первопричинность курицы и генеалогию снесенного ею яйца. Он редко задумывался о вселенском мироустройстве. Счета за свет, работа не в счет и будни без света мутной ряской покрывали сознание, разжижали мысли и цементировали желваки на скулах. Он завтракал безвкусной кашей, пил хлорированную воду и делал записки на полях старой, потрепанной, оставшейся с университетских времен тетради. Записки были глупыми – купить хлеб, купить молока, не умереть со скуки, починить кран в ванной. А потом начался эксперимент. Примерно год назад. Может чуть больше.
Через месяц он заметил деревья. Обычные зеленые деревья с темной корой и липким, застревающим где-то в районе переносицы запахом. Заметил кошку, методично вылизывающую длинный, пушистый рыжий хвост, похожий на ершик. Заметил типовую серую кирпичную пятиэтажку, облепленную нетипично золотистыми, оранжевыми, красными и перламутровыми тельцами солнечных зайчиков, пойманных в ловушку, размазанных и расплющенных стеклами пластиковых рам бесчисленных, безликих, бессмысленных окон, таящих за распахнутым зевом, в глубине бетонно-кирпичных утроб бесчисленное множество бессмысленных жизней безликих людей. Заметил и чертыхнулся. Это погода. Жара и проклятый июль.
Через три месяца хлорированная вода стала казаться водянистой хлоркой. И он перешел на лимонный чай.
Через пять месяцев он заметил соседку. Заметил ее молодость, обезображенную сквернословием, спорами, руганью; мужем, уверенным, что лучший аргумент в беседе с женщиной – дубина, а лучший способ ухаживать – цепкий хват за волосы. Белые волосы, шипящие перекисью от одного взгляда. Заметил и понял, что больше они никогда не станут спорить, перебрасываться недобрыми фразами, недобрых соседей. Фразами ничего не значащими, ни к чему не обязующими, из тех, что забываются через день-два, не оставляя ни царапин, ни вмятин на скорлупе жизни. Или на костях вселенской курицы.
Закурил. Последняя сигарета долго не хотела разгораться, но сдалась, наполняя никотиновым умиранием легкие. Он улыбался. Эксперимент длился чуть меньше года. Неважно.
Через семь месяцев он снова заметил деревья. Голые с темной корой, выбеленными ветками и странным, наверное, чуточку напоминающим лимонный запахом. Заметил типовую серую кирпичную пятиэтажку, облепленную нетипично золотистыми, оранжевыми, красными и перламутровыми тельцами солнечных зайчиков, пригретых стеклами пластиковых оконных рам, бесконечно оберегающих покой бесчисленного количества солнечных зайцев людских жизней, пойманных в ловушку бетонно-кирпичной утробы. Заметил кошку, с гордо поднятой головой и дивно зелеными глазами, с роскошным рыжим хвостом.
Через девять месяцев пришло спокойствие. Он перестал завтракать безвкусной кашей и полюбил вареные яйца, снесенные вселенской курицей на одном из мировых птицефабрик. Научился видеть картины в деталях, и целостность деталей картин. На полях тетради появились рисунки и стихи. Пока черно-белые, но уже не о хлебе и поломанном кране. Поджигая сигарету, он улыбался, а, выбрасывая окурок, говорил «спасибо».
Эксперимент длился чуть больше года. Может чуть меньше. Неважно. Выходя из дома, он включал свет по всей квартире, не забывая о туалете и ванной. Искусственный электрический свет, преданно ждавший его возвращения с работы. А, возвращаясь, он нажимал на выключатель, и квартира тонула в мягком сумраке. Садился в кресло и глубоко дышал. Весь день он проводил в камере дневного света, окруженный искусственной суетой полуорганической жизни. И сперва эта жизнь казалась кошмаром, но потом он научился выключать свет по приходу домой и, словно очнувшись от скверного сна, впитывал в себя естественную, целебную темноту. Живую, дышащую, яркую до рези в глазах темноту. Со временем дневная жизнь переросла кошмары. Достигла совершеннолетия. Это сон. Обыкновенный сон, ничего магического; сон, после которого он просыпался каждый вечер в квартире с выключенным светом. И улыбался. Эксперимент длился чуть больше года. Чуть больше года днем он жил в темной квартире, учась ценить свет. И, может быть, научился. Хотя какая разница. Это длилось чуть больше года, или чуть меньше. А вселенская курица продолжала нести яйца.
Приходя домой, он просыпался. Выключал свет и просыпался. Теперь бы научиться не бояться пробуждения.
Чуть больше года, или чуть меньше. Какая разница.
Он проснулся.
Немного не мой стиль, поэтому за ранее прошу прощения за возможную нестройность.
Это началось примерно год назад. Может больше, может меньше. Неважно. Это началось примерно год назад. Обычный эксперимент, полушуточный, ничего не значащий и ни к чему не обязующий; эксперимент из тех, что забываются через день-два, не оставляя ни царапины, ни вмятины на матовой скорлупе жизни. Скорлупа… А может, на курице жизни? Собственно, ведь ни один ученый так еще и не сумел доказать первопричинность курицы и генеалогию снесенного ею яйца. Он редко задумывался о вселенском мироустройстве. Счета за свет, работа не в счет и будни без света мутной ряской покрывали сознание, разжижали мысли и цементировали желваки на скулах. Он завтракал безвкусной кашей, пил хлорированную воду и делал записки на полях старой, потрепанной, оставшейся с университетских времен тетради. Записки были глупыми – купить хлеб, купить молока, не умереть со скуки, починить кран в ванной. А потом начался эксперимент. Примерно год назад. Может чуть больше.
Через месяц он заметил деревья. Обычные зеленые деревья с темной корой и липким, застревающим где-то в районе переносицы запахом. Заметил кошку, методично вылизывающую длинный, пушистый рыжий хвост, похожий на ершик. Заметил типовую серую кирпичную пятиэтажку, облепленную нетипично золотистыми, оранжевыми, красными и перламутровыми тельцами солнечных зайчиков, пойманных в ловушку, размазанных и расплющенных стеклами пластиковых рам бесчисленных, безликих, бессмысленных окон, таящих за распахнутым зевом, в глубине бетонно-кирпичных утроб бесчисленное множество бессмысленных жизней безликих людей. Заметил и чертыхнулся. Это погода. Жара и проклятый июль.
Через три месяца хлорированная вода стала казаться водянистой хлоркой. И он перешел на лимонный чай.
Через пять месяцев он заметил соседку. Заметил ее молодость, обезображенную сквернословием, спорами, руганью; мужем, уверенным, что лучший аргумент в беседе с женщиной – дубина, а лучший способ ухаживать – цепкий хват за волосы. Белые волосы, шипящие перекисью от одного взгляда. Заметил и понял, что больше они никогда не станут спорить, перебрасываться недобрыми фразами, недобрых соседей. Фразами ничего не значащими, ни к чему не обязующими, из тех, что забываются через день-два, не оставляя ни царапин, ни вмятин на скорлупе жизни. Или на костях вселенской курицы.
Закурил. Последняя сигарета долго не хотела разгораться, но сдалась, наполняя никотиновым умиранием легкие. Он улыбался. Эксперимент длился чуть меньше года. Неважно.
Через семь месяцев он снова заметил деревья. Голые с темной корой, выбеленными ветками и странным, наверное, чуточку напоминающим лимонный запахом. Заметил типовую серую кирпичную пятиэтажку, облепленную нетипично золотистыми, оранжевыми, красными и перламутровыми тельцами солнечных зайчиков, пригретых стеклами пластиковых оконных рам, бесконечно оберегающих покой бесчисленного количества солнечных зайцев людских жизней, пойманных в ловушку бетонно-кирпичной утробы. Заметил кошку, с гордо поднятой головой и дивно зелеными глазами, с роскошным рыжим хвостом.
Через девять месяцев пришло спокойствие. Он перестал завтракать безвкусной кашей и полюбил вареные яйца, снесенные вселенской курицей на одном из мировых птицефабрик. Научился видеть картины в деталях, и целостность деталей картин. На полях тетради появились рисунки и стихи. Пока черно-белые, но уже не о хлебе и поломанном кране. Поджигая сигарету, он улыбался, а, выбрасывая окурок, говорил «спасибо».
Эксперимент длился чуть больше года. Может чуть меньше. Неважно. Выходя из дома, он включал свет по всей квартире, не забывая о туалете и ванной. Искусственный электрический свет, преданно ждавший его возвращения с работы. А, возвращаясь, он нажимал на выключатель, и квартира тонула в мягком сумраке. Садился в кресло и глубоко дышал. Весь день он проводил в камере дневного света, окруженный искусственной суетой полуорганической жизни. И сперва эта жизнь казалась кошмаром, но потом он научился выключать свет по приходу домой и, словно очнувшись от скверного сна, впитывал в себя естественную, целебную темноту. Живую, дышащую, яркую до рези в глазах темноту. Со временем дневная жизнь переросла кошмары. Достигла совершеннолетия. Это сон. Обыкновенный сон, ничего магического; сон, после которого он просыпался каждый вечер в квартире с выключенным светом. И улыбался. Эксперимент длился чуть больше года. Чуть больше года днем он жил в темной квартире, учась ценить свет. И, может быть, научился. Хотя какая разница. Это длилось чуть больше года, или чуть меньше. А вселенская курица продолжала нести яйца.
Приходя домой, он просыпался. Выключал свет и просыпался. Теперь бы научиться не бояться пробуждения.
Чуть больше года, или чуть меньше. Какая разница.
Он проснулся.
Немного не мой стиль, поэтому за ранее прошу прощения за возможную нестройность.
@темы: Творчество
Мои аплодисменты обоим.
Спасибо =)
И не думала, что он будет человеком)
А вообще - просто очень рада, что от меня есть какая-то польза, если это можно так назвать))
А нигде не указано, кто здесь человек)
А вообще - просто очень рада, что от меня есть какая-то польза, если это можно так назвать))
Конечно, нельзя. Польза от овощей бывает. А тут нечто другое =)
Другое - тоже хорошо)
Нет, другое лучше)
Люблю так называемые неконкретные творения. Ведь каждый будет воспринимать это рассказ по-своему. И это очень здорово.
очень. очень. очень. ты мне нравишся)
*самое банальное, что можно было сказать, я знаю)
Но ведь все равно приятно)